Аустерлиц ( Austerlitz ), 2016 - сюжет, смысл, спойлеры

Проведём небольшой мысленный эксперимент. Поставим себя на место рядового обывателя, попавшего на сеанс нечаянно и даже не успевшего прочитать аннотацию – в лучшем случае заметившего на афише пометку «документальный фильм». Как он отреагирует на то, что увидит на экране? О чём подумает, что почувствует?.. Поначалу, вероятно, примется вспоминать всё, что когда-то знал из курса школьной истории о наполеоновских войнах – и конкретно о битве под Аустерлицем, завершившейся убедительной победой войск Французской империи над коалиционными силами. Первые сомнения в уместности подобных ассоциаций закрадутся в тот момент, когда в кадре мелькнёт написанная по-немецки фраза «Arbeit macht frei» (‘труд освобождает’). Что-то смутно знакомое… Наконец, всё станет ясно благодаря фрагментам, в которых экскурсоводы подробно рассказывают (на английском и испанском языках) туристам о месте, куда они пришли. К тому же, несколько раз звучит название Заксенхаузен. Но и тогда, полагаю, у этого гипотетического зрителя вопросы к создателям останутся. Почему нельзя было просто поведать о концентрационном лагере? В подробностях показать экспозицию? Перечислить трагические и героические (после освобождения советскими войсками стало известно о деятельности подполья, возглавлявшегося генералом Александром Зотовым) события? Сообщить, допустим, о пребывании украинских националистов Степана Бандеры и Ярослава Стецько, выпущенных гитлеровцами? О судьбе юного Юрека Беккера, будущего признанного писателя? Или об участи Якова Джугашвили, убитого при попытке к бегству, упомянув о существовании вполне обоснованной версии, что на самом деле застрелили самозванца, который выдавал себя за сына Сталина, погибшего в бою, а вовсе не взятого в плен?.. Да мало ли там интересного!

Впрочем, мало-мальски чуткий человек быстро сообразит, что кинематографисты не ставили перед собой историко-просветительских, не говоря уже о развлекательных, задач. Объектом исследования стали не мемориал как таковой, не его значимость или сохранность, а поведение и психологическое состояние многочисленных гостей, праздношатающихся солнечным деньком. Это не преувеличение – именно праздношатающихся. Берт Ханстра ещё в картине «Голландец» /1964/ с изумлением и негодованием зафиксировал, как соотечественники с любопытством изучают сувениры с символикой Третьего рейха, выставленные на продажу прямо на улице. А Михаила Ромма, собиравшего материал для «Обыкновенного фашизма» /1965/, поразили помимо прочего безразличие и совершенно будничное поведение посетителей бывших концлагерей: «Звучит привычно громкий голос гида, потом топот ног, – пошли дальше. Какой-то швед или датчанин снимает жену и сына на фоне витрины с протезами». Сергeй Лозница в известной мере выступает последователем мастера, разворачивая краткий эпизод до масштабов полнометражной ленты – позволяя нам на протяжении полутора часов наблюдать, наблюдать и наблюдать. Наблюдать и размышлять. Различие в художественных методах, разумеется, очевидны. Михаил Ильич лично выступил рассказчиком-повествователем (разоблачителем и полемистом) и сделал упор на кинохронику. Автор «Аустерлица» демонстративно самоустраняется: нечто подобное ежедневно видит сотрудник службы охраны, в штатном режиме просматривающий чёрно-белые записи с неподвижных камер видеонаблюдения. Вместе с тем родство с упомянутым шедевром документалистики тематикой не исчерпывается.

В роммовском кинопроизведении выкристаллизовался ценный эстетический феномен, позже вошедший составной частью в сформулированную киноведом Виктором Дёминым концепцию фильма без интриги, – бунт подробностей. Второстепенные, казалось бы, детали способны обогатить или даже разрушить интонацию и изменить общий смысл. У Лозницы же воцаряется безраздельный диктат этих самых подробностей: главное принципиально оставлено за кромками кадра – и приходится волей-неволей вглядываться в детали, которые бы иначе, наверное, и не заметил. Хуже всего не то, что экскурсанты (между прочим, в подавляющем большинстве – представители европеоидной расы) одеты в лёгкие футболки и джинсы и вообще ведут себя так, словно вышли прогуляться в парк: лениво прохаживаются, фотографируются, даже обмениваются ироническими замечаниями. Одна дeвyшка, например, прикладывает к голове пластиковую бутылку с водой, пока другие вполуха слушают о Георге Эльзере. И… никаких впечатлений – того следа в сознании, который, по идее, обязаны оставить экспонаты. Не нужно говорить, что каждому в душу не залезешь: язык тела сообщает больше, чем подчас желает индивид. Уже начинаешь пристрастно выискивать кого-нибудь, кто бы не то что вступил в дискуссию с гидом – задумался, проникся уважением, печалью или гневом. Отдалённое подобие хоть какой-то реакции просматривается разве что у пожилой женщины, стоящей на фоне скорбной скульптуры…

Фильм воспринимается, безусловно, прекрасным слепком настроений современного мира, прежде всего – Запада, зиждущегося на культуре Старого Света. Проблема не в предании забвению мрачных уроков Истории, что, как нетрудно догадаться, создаёт предпосылки для их повторения. Прошлое, в том числе прошлое недавнее, актуальное (оказывающее влияние на настоящее), оставляет глубоко индифферентными людей, привыкших существовать текущим моментом – мыслящих в категориях сегодняшнего дня, выкинувших из головы понятия вчера и завтра. И тем не менее при должном внимании от аудитории не ускользнёт, что режиссёр всё же не отдался во власть пессимизма всецело. Уже заголовок служит отсылкой к творчеству Винфрида Георга Макса Зeбaльда, являвшего собой пример неравнодушного европейца-интеллектуала. В романе «Аустерлиц» /2001/, названном по фамилии главного героя, сюжетная линия, связанная с концентрационным лагерем Терезиенштадт, занимает важное место. Кроме того, надежда (да, надежда слабая, но – надежда) ощущается в заключительных кадрах с группой преимущественно молодых туристов, оказавшихся в Заксенхаузене далеко не случайно, поскольку путешествуют по миру под пацифистским лозунгом «Travel for peace».

Проще всего воспринять документальный полнометражный фильм «Аустерлиц» признанного документалиста Сергея Лозницы в качестве коллективного портрета посетителей своего рода «парка нацистского периода» (если обыграть надпись Jurassic Park на майке одного из любопытствующих, который вглядывается как раз в сторону скрытой камеры, естественно, не замечая её). Разношёрстная публика, одетая по-летнему и вроде как праздно шатающаяся по территории бывшего концлагеря (в основном съёмки велись в Заксенхаузене), действительно может напомнить отдыхающих в каком-нибудь парке развлечений типа Диснейленда, о чём немедленно написали некоторые рецензенты, а кто-то даже заклеймил автора картины, заподозрив нехороший политический смысл в этом послании украинца, давно проживающего в Германии.

Однако метод как бы постороннего наблюдения и сознательного невмешательства в происходящее, как и демонстративное нежелание создателя подобных лент навязывать зрителям свою собственную интерпретацию событий, присущи Лознице пpaктически на всём протяжении его творческой карьеры в кино. Когда он намеренно называл «Портретом» фильм, в котором больше сельских пейзажей в кадре, нежели человеческих лиц, а «Пейзажем», напротив, ту картину, где камера безостановочно и плавно снимала людей, столпившихся на остановке автобуса, в этом как раз проявлялась принципиальная позиция режиссёра, опровергающего наши заранее сформированные предположения насчёт того, что мы увидим на экране.

«Аустерлиц» можно считать в каком-то плане заключительной частью условной трилогии Сергея Лозницы, начатой «Майданом» и продолженной в «Событии». Казалось бы, какая вообще связь существует между этими лентами? Разве что именно то, что в объективе камеры оказывается толпа, ведущая себя стихийно или вполне цивильно и даже чересчур буднично в неподобающем месте, показанная на общем плане или всё-таки приближенно к зрителям. Ну, и общим следует признать наличие исторического момента, относящегося к давно прошедшему времени или творящегося у нас на глазах. Хотя для автора, пожалуй, куда важнее зафиксировать, разумеется, невидимый, но непостижимо ощущаемый ход Истории, попытаться ухватить то, как постоянно действует и вновь воспроизводится механизм Памяти, а люди всё равно хотят так или иначе почувствовать себя хоть на мгновение быть причастными к этому, попасть в поле зрения камеры документалиста или сделать «селфи», снять родственников и друзей на мобильные телефоны в качестве прямого подтверждения того, что они тоже там были.

Вроде бы никто не догадался сравнить «Аустерлиц» с прославленным фильмом «Ночь и туман» Алена Рене, где не только мощно и трагически прозвучал мотив беспощадного и бесчеловечного уничтожения людей в нацистских концлагерях, но и деятельность этих «конвейеров cмepти» была показана как изнуряющая, утомительная, нудная, словно роботизированная работа бездушных исполнителей. И в определённом смысле может напомнить добровольное и из благих побуждений массовое посещение туристами мест пыток, издевательств и физического истрeбления сотен тысяч примерно таких же обычных граждан, только более семи десятилетий назад, своего рода выматывающий труд. На лицах тех, кто выходит из концлагеря, где красуется издевательская надпись на немецком: Arbeit macht frei («Труд освобождает»), и около которой многие желают сфотографироваться на память, вряд ли можно заметить скорбные эмоции, страх от всего увиденного. Скорее, посетители испытывают особого рода удовлетворение, что избавились от трудной работы, прошли необходимый крестный путь, приобщились к тяжёлой памяти минувшего. И теперь - свободны!

Но ещё хочется упомянуть другую ассоциацию, возникающую во время просмотра картины Лозницы. Из-за того, что скрытая камера чаще всего статично и долго запечатлевает мимо идущие людские потоки, создаётся ощущение, будто за ними внимательно следят призpaки прошлого, неупокоенные души всех убиенных. Если вспомнить недавнюю ленту «Сын Саула» Ласло Немеша, снятую, напротив, лихорадочно и как бы с полным зрительским погружением в то, что происходит в концлагере, вполне можно было бы назвать «Аустерлиц» следующим образом: «Правнуки Саула». Конечно, среди туристов в мемориале кого только нет: и испанцы, и американцы, и вездесущие японцы. Вовсе не в еврействе же дело! Да и у Немеша отнюдь не значим факт наличия родства Саула (по-венгерски правильно - Шаула) с тем мальчиком, которого он стремится спасти от cмepти. Речь следует вести о том, насколько потомки (даже те, чьи предки не были истрeблены или же вообще участвовали в уничтожении) способны не дежурно и не отpaбатывая некую повинность хранить историческую память?

Отзывы (через Facebook):

Оставить отзыв с помощью аккаунта FaceBook: